Весь жизненный путь вел его к Патриаршему престолу

   СЛОЖНЫЙ ЖАНР

   Из воспоминаний будущего Патриарха Кирилла о своей жизни, которыми он поделился в фильме «Митрополит», снятом к его 55-летию. «Сложный жанр» – так мы назвали этот текст, потому что именно так будущий Патриарх назвал интервью в самом начале фильма.

   В атмосфере любви и верности
   Родился я в первый послевоенный год в Ленинграде. Отец в то время был инженером на военном заводе, мать – учительницей немецкого языка в средней школе.
   Через год после моего рождения в семье произошли очень большие перемены: отец становится священником. В то время это было довольно неожиданным поворотом в судьбе человека. Но у всего этого была своя предыстория. Дед (отец моего отца) был человеком глубокой веры, сильный духом. В послереволюционные годы он оказался на Соловках и был одним из первых соловчан. После этого судьба его сложилась трагически. Дед около 30 лет провел в тюрьмах и ссылках, имея семью в восемь человек детей. И конечно, он очень сильно повлиял на всю семью и на моего отца.
   Папа с мамой познакомились в храме Киевского подворья в Ленинграде. Они оба пели в хоре, полюбили друг друга и решили вступить в брак. А за несколько дней до свадьбы отца арестовывают и отправляют на Колыму. Получилось так, что и он прошел путем деда... В 1947 году Владыка Григорий его рукоположил, направив в храм Смоленской иконы Божией Матери на Смоленском кладбище, находящемся неподалеку от нашего дома. Мы жили на Васильевском острове.
   У папы и мамы было трое детей – старший Николай, я и младшая сестра Елена. Все мы встали на путь служения Церкви. Отец наш был книголюбом. Мы жили очень скромно, в коммунальной квартире, но папа сумел собрать прекрасную библиотеку. Она насчитывала более трех тысяч томов. В юности я прочитал то, что большинству наших сограждан стало доступным только уже в период перестройки и в советское время. И Бердяева, и Булгакова, и Франка, и замечательные творения нашей русской религиозной и философской мысли начала XX века. И даже парижские издания...

   «Если Вы согласны с тем, чтобы я в галстуке ходил в церковь, то готов его повязать...»
   Я учился – и неплохо – в передовой школе. По всем статьям должен был стать пионером. Но не считал это возможным. Помню, меня пригласила для разговора директор школы. А я сказал ей:
   – Если Вы согласны с тем, чтобы я в галстуке ходил в церковь, то готов его повязать.
   Она, конечно, ответила:
   – Нет.
   Можно себе представить ситуацию – тысяча детей в школе, и один мальчик без галстука. Я все время находился в состоянии готовности ответить – почему этого не сделал...
   Атмосфера в нашей семье была удивительной. Я почти не помню, чтобы папа с мамой ссорились. Это был очень счастливый брак. Думаю, что и атмосфера, царящая дома, и ситуация в школе, сопровождающаяся некоей конфронтацией, – все это и привело меня к принятию решения стать священником.
   Уже в 15 лет у меня были четкие убеждения и представление о будущем. В этом возрасте я ушел из дома и стал жить самостоятельно. Но ушел не потому, что было что-то не так. Я не мог, чтобы родители все время заботились обо мне материально. Испросив у них благословение, я поступил работать в Ленинградскую комплексную геологическую экспедицию. Одновременно продолжал учиться в вечерней школе. Я оказался в среде глубоко верующих людей. Это была петербургская интеллигенция, давшая мне довольно много. Эти люди приучили меня к серьезной музыке. Мы часто ходили в Мариинский театр, в филармонию. Общение с ними усилило мой интерес к поэзии, к художественной литературе.

   Владыка всех нас защитил от этих холодных ветров
   Помню, был троллейбус № 1, который шел по всему Невскому проспекту. Никогда не забуду этого момента – я ехал и отсчитывал эти остановки. С трепетом священным вошел я тогда в здание Духовной семинарии на Обводном канале. Здесь тогда размещалась епархия. Владыка Никодим [1] ютился в маленьких комнатках. Войдя в кабинет и увидев его, я поразился. Было впечатление, что он меня уже давно знает. А я как будто с другом встретился. Помню этот пронзительно-проницательный взгляд. Передо мной был очень сильный человек, с невероятной силой воли и ума. Поскольку я хотел вначале пойти учиться в университет, то спросил его:
   – Как мне поступить, Владыко?
   Он задумался и сказал:
   – Знаешь, я бы тебе не рекомендовал. Физиков много в нашей стране, священников мало. Поступай прямо в семинарию.
   Никогда я не жалел о том, что послушался.
   Семинарию и академию готовили к закрытию. Осуществлялся довольно жесткий отбор студентов. Делалось это при активном вмешательстве властей. И начиная с 1960 года в семинарию брали очень мало слушателей. Причем принимали людей очень низкого интеллектуального уровня, чаще всего – душевнобольных. А те, кто учился в академии и заканчивал ее, – были молодые, здоровые, симпатичные, достаточно развитые люди. И эта граница воспринималась мною видимым образом. Входишь, бывало, на трапезу: за столами «гудят» полные академические курсы: четвертый, третий, второй. Первый – уже поменьше. А за семинарскими столами – мрак и уныние. Мне было очень тяжело.
   Неизвестно, чем бы дело закончилось, если бы опять-таки не Владыка Никодим. Пока он был жив, мы не чувствовали давления власти, о котором поговаривали все. Владыка всех нас защитил от этих холодных ветров. Мы были как в оранжерее с очень доброжелательной атмосферой, благоприятствующей нашему росту. Когда он умер, эта атмосфера в мгновение разрушилась. И я почувствовал не просто дуновение, а штормовой удар этих ветров. Только тогда понял, чем же был Владыка Никодим... [2]
   Человек жил такой глубокой литургической, подвижнической жизнью. Будучи совсем больным, Владыка Никодим не мог стоять перед престолом. Но молитву не оставлял. И мы принесли престол к нему в келью. Учиненный им иеромонах каждый день совершал Литургию, и Владыка причащался. Он пользовался абсолютной поддержкой и любовью народа. Это особенно проявилось, когда он умер. Это было что-то потрясающее. В моей памяти – десятки тысяч людей в «атеистическом» Ленинграде...  

   Особенности Петербургской богословской школы
   Я пришел в очень трудное время. Практически все профессора Санкт-Петербургской Духовной академии, столпы наши, сошли. Отблески былой славы, конечно, присутствовали в жизни академии 60-х годов. И по ним мы могли понять, что такое Петербургская богословская школа. Она была более миссионерской, а значит, и более открытой. Если смотреть с точки зрения диалога цивилизаций, Петербург – это интересное место. Здесь Русское Православие лицом к лицу встретилось с западноевропейской культурой, с этим мощным партнером. Что могло произойти? А то, что западная культура, кстати, и инославие, присутствовавшие в Санкт-Петербурге, могли если не раздавить Православие, то оттенить или оттеснить, показать ему его место. А ведь ничего подобного не произошло. Православие соединилось с этой культурой. И оно не изменилось, не перестало быть русским. Стало ясно, что Православие – это вселенское явление, не привязанное к одной культуре или одному народу. Это вселенская вера, Вселенская Церковь, которая может работать, действовать и оплодотворять любую культуру, – вот опыт Петербурга. Подобная нацеленность на диалог с миром подталкивала соответствующее богословское развитие. Надо было сохранить эту связь времен. А с другой стороны – уже дать импульс для нового развития школы. И мы делали это. Сокровенно, но с полным пониманием того, что это необходимо сделать. И результат, думаю, был положительный. Да, было недопонимание. Но не оппозиция, которой вообще в Церкви не было. Достаточно сказать, что в то время председателем Учебного комитета был Святейший Патриарх Алексий. Тогда еще митрополит Таллинский и Эстонский, Его Святейшество, находясь в Москве, полностью поддерживал все происходящее в академии. Я к нему приезжал с учебными планами, показывал, и он со всем был согласен.

   «Только потом мы узнаем, зачем все это нужно было...»
   Я был ректором 10 лет. [3] А перевели в Смоленск в один день. Это, конечно, была отставка. Кстати, первый человек, который меня правильно настроил, был Святейший Патриарх Алексий, бывший тогда управделами. Когда я приехал к нему, Святейший сказал слова, которые я до сих пор помню:
   – Владыко, никто из нас не может понять, почему это произошло. С точки зрения человеческой логики этого не должно было быть, но это произошло. И только потом мы узнаем, зачем все это нужно было.
   Сейчас из архивных источников стало известно, что инициаторами моего внезапного перевода из Ленинграда в Смоленск были светские власти.
   В Смоленске, в соборе, особенно возле чудотворного образа Одигитрии, я многое понял. Все мое существо охватил тогда какой-то духовный трепет. Я подумал – Господь меня привел сюда совсем не случайно. Я вспомнил, как в детстве стоял перед чудотворным образом Смоленской иконы Божией Матери – на левом клиросе храма Смоленской иконы Божией Матери на Смоленском кладбище в Ленинграде... Тогда у этой иконы я обратил свои первые молитвы к Богу. Рядом стояла мама. Помню отца, совершающего Литургию...
   Словом, то, что во всем была рука Божия, я почувствовал буквально с первого дня своего пребывания в Смоленске. Благодарю Бога за то, что Он провел меня через этот опыт архиерейства в бедной епархии. Через все это надо было пройти. Лицом к лицу я столкнулся с разрушенной церковной жизнью нашей провинции... Эти полупустые и пустые деревенские храмы с разбитыми стеклами, проломанной крышей. До них приходилось добираться пешком по колено в грязи или на какой-нибудь телеге. С Божьей помощью к началу перестройки мы восстановили деревенские храмы Смоленщины. Потом начали открывать и новые приходы.
   Если есть в народе желание построить храм, он будет построен. Потому как бы в воле народной отображается воля Божия. С каким же энтузиазмом, с каким рвением люди приступили к строительству храма – живого символа, объединяющего всех смолян...   

   Защитить Церковь перед властью
   Отдел внешних церковных сношений был создан в 1945 году, когда перед Россией и Церковью встала задача возродить и вернуть русское православное влияние в мире. Возглавивший отдел митрополит Крутицкий Николай [4] взял на себя труднейший подвиг и нес его не сгибаясь.
   А вот когда Владыка Никодим возглавил отдел, начался рост учреждения. Ведь отделу нужно было, в первую очередь, защитить Церковь перед властью. Он оказался в этой пограничной сфере церковно-государственных отношений. В основном оборона на общецерковном уровне осуществлялась именно из этих «окопов». Главной задачей епископов 60-х годов было остановить гонения. Вспомним Владыку Никодима, Святейшего Патриарха Алексия, Владыку Питирима, Владыку Минского Филарета, Владыку Ювеналия, Владыку Гермогена (Орехова). Я мог бы еще называть многие имена. Люди были отчасти разных взглядов и убеждений. Одни – больше традиционалисты, другие более динамичны в своей миссии и в диалоге с миром. Но это была группа единомышленников. И благодаря этому мы выжили.
   Если все выразить в военных категориях, то перед тем как пойдут передовые отряды в наступление, должен быть подготовлен театр военных действий. Должны быть данные военной разведки, изучение местности, нужно навести, так сказать, соответствующие орудия, а потом уже пускать передовые отряды. Все то, что предшествует собственно миссии Церкви, – это Отдел внешних церковных сношений.
   Мы живем не в эпоху Иоанна Златоуста, а в эпоху секуляризации. Не формальной секуляризации – отделения, так сказать, светского от духовного. Фактической секуляризации сознания, жизни людей. Церковь даже религиозными людьми нередко оттесняется на периферию. Для многих Церковь – это только храм, в который они ходят раз в неделю, в лучшем случае. Некоторые, считая себя верующими людьми, приходят сюда иногда раз в месяц, раз в год, даже раз в жизни... И сейчас обращение к людям должно быть уже иным. Нужно исцелять сознание, человеческие сердца. Церковь должна открыть себя навстречу этим, во многом духовно больным, людям.
     
   Тогда я отдал себя в руки Божьи
   Один очень мудрый ленинградский священник, Царствие ему Небесное, отец Евгений Амбарцумов, который преподавал у нас в духовной академии, узнав, что я подал прошение о монашестве, сказал мне:
   – Володя, ты отдаешь себе отчет, что ты сделал?
   – Да, но не до конца.
   – Ты же решил судьбу не только за себя, двадцатидвухлетнего мальчика. Ты сказал «да» и за тридцати, и сорока-, и пятидесятилетнего мужчину. И за шестидесятилетнего, и семидесятилетнего старика. Ты за всех них сказал «да». А не может получиться так, что вот этот семидесяти-, шестидесятипятилетний будет потом плеваться на тебя?
   – Не знаю. На это у меня нет ответа.
   Тогда я отдал себя в руки Божьи. Как бы проведя черту, сказал себе: «27 марта 1969 года – это тот день, когда я должен решить. Если к этому времени не женюсь, принимаю монашество». Получилось так, что не женился и принял монашество.
   Конечно, человек остается человеком, но все зависит от стиля жизни. Владыка Никодим меня учил:
   – Ты никогда не справишься со своими проблемами, если у тебя будет много свободного времени. Сделай так, чтобы у тебя его никогда не было.
   У самого Владыки не было, и у меня с тех пор свободного времени нет...
   В детстве, а это было во время Причастия, я немного потерял ориентир и случайно прошел через Царские врата. Мама, конечно, ахнула, взяла меня за руку, повела после Литургии к настоятелю и сказала:
   – Батюшка, произошло что-то невероятное. Вот сыночек вышел из Царских врат на солею.
   Отец на меня так посмотрел, улыбнулся, замахал руками и сказал:
   – Архиереем будет… [5]
   Сайт «Православие и Мир»      

   «ОТЕЦ ИОАНН – ОЧЕНЬ БЛИЗКИЙ МНЕ СВЯТОЙ...»

   Из выступления Патриаршего Местоблюстителя митрополита Кирилла в январе 2009 года на зимней сессии XIX Ежегодной богословской конференции Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, посвященной 100-летию преставления святого праведного Иоанна Кронштадтского.

   «Отец Иоанн – очень близкий мне святой. Я родом из Санкт-Петербурга, и мы с мамой часто ходили на Карповку тайком молиться у хорошо известного окошечка у места захоронения отца Иоанна. Тайком, потому что там часто дежурил милиционер и разгонял верующих людей. Почитание, которым этот праведник был окружен в нашей семье, очень сильно повлияло в детстве на мое христианское становление...»
   «В те годы в сознании российской интеллигенции, которая жила в условиях православной империи, Церковь ассоциировалась с отсталостью, с консервативностью, реакционностью», – продолжил Владыка Кирилл. Иерарх рассказал слушателям, что с его родителями дружила пожилая вдова последнего протопресвитера дворцового духовенства, много пострадавшая в жизни. Эта хорошо образованная и воспитанная женщина, пройдя лагеря и тюрьмы, кормилась тем, что помогала простым людям составить деловую бумагу, написать письмо или заполнить поминальную записку. «Хорошо помню, как она сидела за столиком в храме на Смоленском кладбище Санкт-Петербурга, недалеко от входа в церковь, и как перед ее столиком всегда стояло несколько человек, которым она заполняла своим каллиграфическим почерком записочки, получая за это какие-то гроши».
   Эта вдова рассказывала будущему Владыке, а затем и Патриарху Кириллу, о том, как в православной столице – в Петербурге – даже протопресвитер дворцового духовенства не был вхож во многие интеллигентские салоны; как в православной стране, где был православный государь, положение Церкви – хотя юридически оно было прочным и сопровождалось официальным почитанием и уважением властей – на самом деле было похоже на положение изгоя. Такая ситуация имела место вплоть до революции 1905 года, которая выплеснула на улицы протестное радикальное движение и показала многим интеллигентам весь ужас революционного насилия. «Только тогда началось некоторое переосмысление, а до того никакие аргументы и доказательства не действовали», – сказал митрополит Кирилл.
   «В это самое время на берегах Невы – не в патриархальной православной Москве, а там, в Петербурге, в вестернизированном городе, находившемся под огромным влиянием новомодных либеральных идей, – появляется священник, который силой своего слова и своего примера в наиболее критический момент нашей национальной истории помог многим самоопределиться», – отметил архипастырь и особо подчеркнул, что отец Иоанн сумел соединить с Церковью многих подверженных сомнениям и терзаниям представителей интеллигенции.
   http://mospat.ru/index.php?page=43922
   

   «НУЖНО БОЯТЬСЯ ТОЛЬКО БОГА...» 

   Башкирские корни Патриарха

   Поиск корней митрополита Кирилла, ведущих в Башкирию, начался в свое время с банального желания привлечь к республике внимание столь известного в стране человека. Но дело о служении в Башкирии дедушки Владыки Кирилла обернулось на поверку совсем другой стороной. Василий Степанович Гундяев в самые суровые годы гонений на Церковь был таким преданным подвижником ее, что через внука, много лет возглавлявшего Отдел внешних связей Московского Патриархата, нам просто была возвращена память о том, кто радел и наверняка будет радеть о нас в мире Горнем. Ведь недаром, в том числе и по молитвам старенького батюшки – священника Василия Гундяева, близ села, где верно служил он Богу, со временем чудесным образом возродился Свято-Георгиевский монастырь, известный в народе как «Святые кустики».
   Клубочек начала разматывать уфимский краевед Татьяна Борисова. Она наткнулась на заметку в архиве «Епархиальных ведомостей»: «Василий Степанович Гундяев был рукоположен во диакона и назначен в храм города Бирска. Через год был рукоположен во пресвитера и до 1964 года, когда у него началась тяжелая болезнь, проходил служение в одном из отдаленных приходов Уфимской епархии – в селе Уса-Степановка на Урале. Отец Василий с радостью совершал то служение, к которому стремился всю жизнь. Когда он скончался, отпевание на его родине совершали наряду со священником прихода сын покойного – протоиерей Ленинградской епархии Михаил Гундяев и два внука – священник Николай Гундяев, преподаватель Ленинградской Духовной академии, и иеромонах Кирилл, студент той же академии...»
   На письмо «о родственных связях» с республикой из канцелярии Высокопреосвященнейшего Кирилла ответили сразу: «Владыка заинтересован в разговоре. Ему очень дороги память о дедушке и все, что связано с его именем. Через три месяца в рабочем графике митрополита будет «окно»»...
   Но прежде с Т.В. Борисовой мы отправились в Уса-Степановку Благовещенского района. Ни храма, ни дома священника в заброшенной деревне уже не нашли. Правда, память о Василии Степановиче жива: в одном из немногих уцелевших домов проживает семейство собрата отца Василия – священнослужителя Михаила Тимофеева. Внучка его вспоминает:
   «Отец Василий был невысокого роста, старенький, но крепкий и очень добрый. Посадит, бывало, нас, ребятишек, на плечи и катает по двору. Конфетки постоянно покупал, угощать любил.
   Когда уезжал батюшка по болезни на родину, долго молился, глядя на село с высокой горы. Предчувствовал, наверное, что скоро придет в эти края запустение – сначала церкви не станет, а следом и богатое село подчистую на нет сойдет».
   По итогам поездки в нашей редакции был подготовлен тогда для Владыки Кирилла альбом памятных фотографий с места служения его деда. Митрополит был очень рад необычному подарку. При всей своей занятости уделил беседе с журналистом из Башкортостана более часа, с удовольствием сфотографировался для старейшей газеты страны и пообещал обязательно приехать в республику.

   Все деньги дедушка посылал на Афон
   Та удивительная встреча в Москве два года назад с Владыкой Кириллом очень объемно высветила его родословную. Ставший священником в весьма преклонном возрасте дед митрополита, Василий Степанович Гундяев, своей принадлежности к Церкви не скрывал ни от кого и никогда. И стал не просто родоначальником целой династии верных служителей ее, в том числе и в самом высоком сане. Пережив множество скорбей, подвергнувшись жестоким гонениям, он буквально выстрадал, расчистил путь своим потомкам. Василий Степанович прошел 47 тюрем и 7 ссылок. Невзгоды и лишения принимал как должное.
   «До революции его труд очень высоко вознаграждался – дед получал до 300 рублей в месяц, – вспоминал Владыка Кирилл. – Если учесть, что корова стоила 25 целковых, то в пересчете выходило целое стадо.
   Он был богатым человеком, но семья жила скромно, в небольшом ведомственном доме при депо в городе Лукоянове Нижегородской губернии. Летом выезжали в село Оброчное с детьми, там до сих пор сохранился небольшой деревянный домик, где проводили каникулы. Такой скромный образ жизни никак не соответствовал материальным возможностям деда. Однажды я спросил его: а где же все твои деньги-то? Как же это получилось, что ни до революции, ни после нее ты ничего не накопил? Он ответил коротко и просто: «Все деньги я посылал на Афон». Это при том, что у него была семья – семь человек детей, да потом взяли еще на воспитание девочку-сироту. Но дед считал абсолютно необходимым большую часть своего жалования отправлять в монастыри Святой Горы.
   Будучи в паломничестве на Афоне и посещая монастырь Симона Петра, я попросил игумена посмотреть записи о вечном поминовении за 1913 год. Буквально через несколько минут мне принесли синодик, и я увидел записанной всю нашу семью. Когда настоятель монастыря Симона Петра приезжал в Москву на чествование Святейшего Патриарха Алексия, то об этом факте сказал в своем официальном выступлении на торжественном приеме. Думаю, подобные записи есть и во всех других святогорских обителях».
   Василий Степанович воспитывал детей в строгих правилах, прививал им с детства любовь к молитве, к богослужению, вся семья была глубоко религиозной. Пострадать за веру в дальнейшем довелось и его сыну Михаилу, в будущем тоже священнику. Арестовали его накануне свадьбы, и долгих четыре года ждала молодая невеста суженого с Колымы. Брак оказался очень счастливым. У родившихся детей об отрочестве остались самые теплые воспоминания.
   «Только в конце 40-х годов положение деда было легализовано, и он впервые смог приехать к нам в Ленинград, – рассказывал Владыка. – Мы с мамой встречали его на Московском вокзале. Я хорошо помню эту сцену: вышел из вагона сухощавый пожилой человек, мне даже показалось – старичок, с огромным черным фанерным чемоданом, и мама подбежала к нему:
   – Папа, папа! Мы сейчас возьмем носильщика.
   А он возмутился:
   – Какого еще носильщика?
   – Ну как, чтобы помочь чемодан нести...
   Дед улыбнулся, снял ремень, перевязал им чемодан, взвалил на плечи, и мы пошли. Эту встречу я хорошо запомнил».

   Отец Василий храм защищал до последнего
   Хочу процитировать здесь свой материал, написанный после встречи с митрополитом Кириллом в 2007 году.
   «Отец мой принял священный сан в 1947 году. А примерно лет через десять после этого сан принял дедушка. Он у нас в Ленинграде жил долго, потом вернулся к бабушке, там находился. А затем встал вопрос о принятии сана. Он сначала стал диаконом, потом священником. И все его служение проходило в Башкирии, в селе Уса-Степановка. Дед нам рассказывал о ваших краях, он приезжал в это время. Конечно, трудно было даже представить, как человек в таком преклонном возрасте, а ему в ту пору было около 80 лет, служил в церкви. Рассказывал, что он за 14 километров ходил причащать больных. Во времена хрущевских гонений возникла опасная ситуация, связанная с закрытием храма в селе Уса-Степановка. Я помню переписку по этому поводу деда с отцом – дед насмерть стоял, защищая храм. Держал его своей силой до последнего, и церковь тогда не была закрыта.
   Но в конце 60-х годов дед стал слепнуть и понял: больше служить не сможет – просто опасно было совершать Литургию, ведь там священник имеет дело со Святыми Дарами. Тогда он собрался и поехал в Москву, к Патриарху Алексию I, который его очень ласково принял. Дед поведал ему о всей своей жизни. И сказал:
   – Ваше Святейшество, без Вашего личного согласия я не могу покинуть приход, потому что он будет закрыт. Никто там служить не станет.
   Дед получил благословение Патриарха, который напутствовал его словами:
   – Вы, отец Василий, и так всю свою жизнь посвятили Церкви Божией и сделали столько, сколько другому человеку не под силу. Живите спокойно, считайте, что вы совершили все, что могли. Можете возвратиться к себе домой, к своей семье.
   И дед уехал. Храм после этого закрыли.
   Дедушка скончался 31 октября 1969 года. Я в том же году, 1 июня, получил уже священный сан, стал иеромонахом, и вместе с братом совершал отпевание дедушки в селе Ичалки недалеко от села Оброчного. Теперь это Мордовия. Корни у нас по линии деда из Астрахани. Отец дедушки Василия – Степан переехал в Нижний Новгород и перевез семью. Такова история нашей семьи».
   По словам Владыки, дед оказал огромное влияние как на детей, так и на внуков. Перед ними был образ человека несгибаемой воли, абсолютно преданного Богу. Незадолго до смерти, обращаясь к детям, дед сказал:
   – Никогда ничего не бойтесь, в этом мире нет ничего такого, чего следовало бы по-настоящему бояться. Нужно бояться только Бога.
   Если бы это говорил человек изнеженный, какой-нибудь теоретик, то, возможно, его слова не прозвучали бы столь убедительно.
   Галина Карпусь   
http://www.agidel.ru/?param1=14294&tab=5


   ОТЦА ПАТРИАРХА КИРИЛЛА МОГЛИ РАССТРЕЛЯТЬ ЗА ПОКУШЕНИЕ НА СТАЛИНА.
   Но он получил три года лагерей на Колыме

   Михаилу Васильевичу в 2007 году исполнилось бы сто лет. Он родился в семье монархиста, который выступал против революции. В Церкви с рождения, в 1926 году поступил на Высшие богословские курсы в Ленинграде – единственный профильный вуз в стране. После окончания попал в поле зрения органов госбезопасности.
   Как порядочный гражданин отслужил два года в Красной Армии, к 1933 году окончил Механический техникум, поступил в Ленинградский индустриальный институт. А через год его арестовали – как раз накануне женитьбы. При обыске нашли конспекты с лекциями богословов. Там слово «Бог» писали с прописной буквы. Гундяева обвинили в политической нелояльности. На следствии выбивали показания в покушении на Сталина.
   – Не признаешься – гарантирую расстрел без суда, – отчеканил следователь.
   – Я этого не делал и в этом не признаюсь, – просто ответил Михаил Васильевич. – Ну как ленинградский студент совершил бы покушение на вождя, который живет в Москве и находится под неусыпной охраной?
   – Вот это нас и интересует! – «включил дурачка» энкавэдэшник. – Поэтому прямо сейчас чистосердечно напиши: как, проживая в Ленинграде, ты планировал убийство товарища Сталина в Москве.
   Михаил Васильевич себя не оговорил и получил три года лагерей на Колыме.
   До войны Гундяев работал на оборонном заводе имени Калинина. Начал токарем, а к войне занимал должность главного механика. В блокаду укреплял город.
   В 1943 году его снова призвали в армию. После войны отец Патриарха вернулся на завод.
   – Свою веру он не декларировал, – вспоминают близкие Гундяевых. – Но и не скрывал, если речь заходила о Церкви. О прошлом Михаила Васильевича знали немногие. Дивились. Но по-настоящему они ошалели в марте 1947 года.
   40-летний главмех, отличный специалист с престижной должностью и хорошим заработком, отец двух детей, примерный семьянин и просто порядочный и славный человек, оставил завод. По цехам носилась невероятная новость:
   – Мишка в попы ушел, – шептались его друзья.
   Послевоенное время – голодное, но оптимистичное.
   Светская жизнь била ключом – живи и радуйся! Но Гундяев оставил продовольственные карточки, написал заявление об увольнении и подал прошение о рукоположении. Диаконскую хиротонию совершил митрополит Ленинградский и Новгородский Григорий (Чуков), а через неделю – и иерейскую. Назначение получил в храм Смоленской иконы Божьей Матери на Васильевском острове.
   Он стал самым молодым священником Ленинградской епархии. На «Ваське» [6] сложились легенды о механике-иерее. Смотреть на его службы ходили толпами – рабочие, начальники, соседи.
   Александр Ермаков
   «Комсомольская правда». 29.01.2009
   

   «Я РОС В УБЕЖДЕНИИ, ЧТО И МНЕ ПРЕДСТОИТ ПОСТРАДАТЬ ЗА ВЕРУ...»

   Из интервью митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла областному ежемесячному журналу «Смоленск». № 11 (91)/2006

   У меня не было необходимости искать какой-то особый путь к Богу и Церкви, поскольку Господь благословил мне появиться на свет и воспитываться в семействе с твердыми православными устоями. Священниками были и мой отец, и мой дед, причем отец принял священный сан раньше, чем дед. А дед был настоящим исповедником веры и провел многие годы в тюрьмах, лагерях и ссылках. Он как-то подсчитал, и оказалось, что за его плечами было 47 тюрем и 7 ссылок. Дед был механиком и машинистом на железной дороге Москва – Казань. Он хорошо зарабатывал и много жертвовал на христианские святыни на Афоне и в Иерусалиме.
   Мой дед был очень мужественный и сильный человек, он воспитал семерых родных детей и одну сироту.
   И, несмотря на это, добровольно пошел на мученические испытания и суровые лишения, открыто выступал против закрытия храмов во времена атеистических гонений. Ему выпало быть в числе первых заключенных печально знаменитого Соловецкого лагеря особого назначения и участником Соловецкого Собора.
   Отец мой, главный механик оборонного предприятия в Ленинграде, вырос глубоко верующим человеком. До войны он был репрессирован, тоже был исповедником, сидел на Колыме, потом строил укрепления во время обороны Ленинграда. В годы войны был военпредом на Горьковском заводе и принимал танки Т-34 перед их отправкой на фронт. Уже после войны, в 1947 году, пришел к митрополиту Ленинградскому и попросил благословения на иерейское служение, стал священником.
   Видя пример деда и отца, я в детстве рос в убеждении, что и мне предстоит пострадать за веру, готовил себя к этой судьбе. Я не был пионером, не вступал в комсомол, больше всего боялся стать соглашателем. Но не стал и диссидентом. Прежде всего потому, что всегда любил свою страну и свой народ. И в советское время я считал, что нельзя делать ничего такого, что могло бы повредить единству народа и пагубно отразиться на судьбе страны.
   Мне пришлось пострадать за свои убеждения в школьные годы, но при этом я был одним из лучших учеников в классе. Поэтому впервые обо мне газеты написали не в девяностые годы, а еще в шестидесятые. Дескать, какой позор и куда смотрит школа, когда есть в Ленинграде такой мальчик, учится на пятерки, а верит в Бога. Это было трудное для меня время, я шел в школу как на Голгофу. Меня часто вызывали на педсоветы, прорабатывали на собраниях, но я не уклонялся от дискуссий с преподавателями и однокашниками и, думаю, выглядел убедительнее. Не потому, что был таким уж непобедимым полемистом, а потому, что в советское время учителя к таким диспутам были не готовы, а я старался быть готовым защитить свою веру.
   

   «ВЛАДЫКУ КИРИЛЛА ВЕДЕТ БОЖИЙ ПРОМЫСЛ»

    Из интервью с родной сестрой Патриарха Еленой Гундяевой 

  – Это избрание для Владыки – очередное служение Церкви. Мы все за него молимся. Чтобы Господь его укрепил, дал ему здоровья. Владыка Кирилл привык во всем полагаться на Божью волю. Его ведет Сам Господь...

   «Даже в трудные годы человек не должен терять облика и подобия Божьего...»
   – Как раз тогда, в 1947 году, когда наш отец стал священником, в Ленинграде начался новый этап борьбы с Церковью, – вспоминает Елена Михайловна. – Чтобы одним махом расправиться со священничеством, финансовый комитет придумал неподъемный налог – 120 тысяч рублей. Сравните: тогда машина «Победа» стоила 16 тысяч рублей. Но если священник отказывался от служения, налог списывался... Естественно, ни о каком отказе от служения Богу у папы даже мысли не возникло.
   Мы продали все, что можно было продать, заняли деньги, и папа заплатил этот налог. Но потом он до конца жизни расплачивался с этими долгами, – с болью говорит Елена Михайловна. – Как мы жили, не понимаю... В детстве я выходила к подъездной двери, а на ручке всегда висела сетка-авоська с продуктами. Их приносили простые прихожане – люди очень скромного достатка. Чаще всего в ней была селедка и булка хлеба. [7]
   Помню, как инспекторы приходили описывать имущество за долги. Было страшно: мне шесть лет, я гуляю во дворе, а мне кричат: «Ленка, к вам идут!» Приходила бесцветная женщина в вязаной шапочке в очередной раз описывать имущество. Я мчалась наверх, взлетая на пятый этаж, чтоб мама только была готовой к тому, чтобы открыть дверь этим людям, а описывать уже было совершенно нечего. Книги, слава Богу, не описывали. Что у нас оставалось – только библиотека...
   Но при всей бедности мама всегда нас поила чаем из чашечек с блюдечками. Несмотря ни на что! Она нас воспитывала, что даже в трудные годы человек не должен терять облика и подобия Божьего. Это осталось на всю жизнь. Беда приходит, и ее надо пережить, не потеряв внутренний мир. Тогда ты вынесешь любое несчастье. А бед у нас было много.   


   Будущего Патриарха закалили... педсоветы
   Дар проповедника, которым владыка Кирилл стал известен миллионам людей, закладывался еще в детстве. 13-летнего Володю Гундяева закалили... педсоветы.
   – Во время хрущевских гонений папу, как очень яркого проповедника, сослали служить в захолустное Красное Село, – рассказывает Елена Михайловна. – Нам выделили половину старого дома, с мышами и инеем по углам. Тогда наш старший брат Николай поступил в семинарию, а мы с Володей поехали жить с родителями в этот дом. И в школе у нас начались очень большие проблемы. Все знали, что мы поповские дети, не идем в пионеры по принципиальным соображениям. И нас сразу принялись обрабатывать – мне предлагали стать председателем совета дружины, поехать в пионерлагерь «Орленок» – только вступи! Мой отказ сказывался на оценках... У владыки Кирилла совсем была жуткая ситуация. Его, 13-летнего мальчишку, вызывали на педсовет и начинали прорабатывать. Им очень хотелось его перевоспитать и во всеуслышание заявить об этом: мол, «детей такого попа мы переделали!» Представьте, в учительской собирался весь педагогический коллектив – от завучей до старшего пионервожатого. И начиналось: «Откуда все взялось?», «Почему вы верите в Бога?» Владыку пытались загнать в тупик. А поскольку папа с нами занимался Законом Божьим с детства, Володя, еще будучи маленьким мальчиком, мог оперировать такими текстами, которые люди вообще не знали, и он побеждал! И я помню, какой после педсоветов он приходил домой довольный! Рассказывал родителям об этих диспутах, и они сыном гордились. Педсоветы и закалили Владыку, научив мгновенной реакции и искусству дискуссии...

   «Он считал, что не имеет права тянуть время».
   Владимир Гундяев закончил семинарию и академию меньше чем за четыре года – вдвое быстрее, чем его сокурсники.
   – А знаете, как он учился? – говорит Елена Михайловна. – Ложился он в 24.00, а вставал ровно в 4.15. Выпивал чашечку кофе, через два часа – вторую чашечку. В 8 часов я шла в школу, а он уходил в Духовную академию или работал до вечера. И таким образом он сдавал один предмет за четыре дня – только в его случае это были не дни, а сутки. Он считал, что не имеет права тянуть время.

   Икона
   – Нашего папу до конца жизни звали отцом Михаилом Смоленским, ведь он начал служить в храме Смоленской иконы Божьей Матери на Смоленском кладбище. И потом, когда его сына, Владыку Кирилла, перевели в Смоленск, назначив митрополитом Смоленским и Калининградским, все воскликнули: «Промысл Божий!» И ведь действительно, эта Смоленская икона словно ведет его по жизни.
   Елена Яровикова, Елена Евстратова, Игорь Васильев
   Life.ru 29.01.2009

   ГОСПОДЬ ЧУДЕСНЫМ ОБРАЗОМ СПАС ОТ СМЕРТИ 

   – Случалось ли Вам впрямую испытать на себе помощь Божию в каких-то случаях экстремальных?
   – Да, был такой случай. Кажется, году в 1976-м. Господь тогда чудесным образом меня и Владыку Никодима спас от верной смерти. Дело было на моих зимних каникулах. Я, признаться, люблю очень горы и вот поехал тогда отдохнуть в Терскол, это в Кабардино-Балкарии. Через несколько дней мне туда позвонил Владыка Никодим, посетовал, что плохо себя чувствует. Я пригласил его к себе, сказал, какая замечательная здесь погода, природа, целительный горный воздух... И он приехал. А спустя два дня Владыка Никодим вдруг говорит:
   – Срочно отсюда уезжаем!
   Я говорю:
   – Да что вы, такая погода, самый отдых!
   – Срочно! – говорит он. – Пойди посмотри, когда автобус идет?
   Я посмотрел, отвечаю:
   – Автобус идет в одиннадцать часов.
   Он говорит:
   – Нет, возьми машину, мы едем сейчас же.
   Я поймал какого-то «левака», мы уехали в Минеральные Воды, сели в самолет, прилетели в Ленинград. Только прибыли, нам звонит местный Владыка Антоний и говорит:
   – Вы добрались?
   – Добрались.
   – Так вот, после того как вы уехали, через двадцать минут, прямо в номера ваши ударила лавина, туда поселились туристы из ГДР, и все они погибли. И автобус одиннадцатичасовой попал в лавину, в нем тоже никого не осталось в живых...
   Вот что это такое?!
   Из интервью Николая Варсегова «Путь к Богу лежит через совесть...»
   «Комсомольская правда». 28.01.2009

    
   ПРИ СОВЕТАХ ЦЕРКОВЬ ПОДРЫВАЛИ ИЗНУТРИ

   – Расскажите, в чем проявлялось хрущевское гонение на Церковь.
   – Положение Церкви сделалось при Хрущеве настолько удручающим, что некоторые священники, в частности мой отец, сравнивали этот период с временами сталинского гонения и говорили: «При Сталине было проще, тогда ставили к стенке или отправляли в лагеря. И всем все было ясно: вот друг, вот враг».
   А здесь все делалось куда более изощренно, мерзко, Церковь начали подрывать изнутри. Государство решило, что священники не имеют права нести административную и финансовую ответственность. Все было передано в руки мирян – старост, которые назначались местными властями. Все деньги Церкви и вся административная власть ее находились в руках этих старост. А староста делал все, чтобы разорить храм финансово. Все средства он старался сдать в так называемый Фонд мира либо в райисполком, где эти деньги втихую разворовывали чиновники. А ведь там были и добровольные от прихожан пожертвования, которые тоже до единой копейки проходили через руки старосты.
   – В России, конечно, воруют, но чтобы церковные деньги?!
   – Помню, когда я приехал служить в город Вязьму, там вся местная власть питалась за счет собора. Увидел я в Вязьме, что роскошный храм в жутком состоянии, черный, как кузница, на клиросе стоят три ветхие старушки, поют, и больше никакого хора. Один священник еще, убогий такой и еле живой. Я попросил, чтобы в храм явилась староста, а настоятель к вечеру отвечает: «Владыко, староста просила передать, что вы для нее не начальник».
   Более того, были старосты, которые вмешивались и в богослужебную часть. Я никогда не забуду такого внешне невероятно благоговейного, по фамилии Людоговский, который напоминал Льва Толстого своей окладистой бородой. Он был старостой Троицкого собора Александро-Невской Лавры в Ленинграде. Он ездил за границу, и его везде принимали за такого русского интеллигента. На самом деле это была страшная, чудовищная личность. Под такой благоговейной внешностью скрывался гонитель Церкви, который строго выполнял указания местного уполномоченного Григория Семеновича Жаринова, а тот был принципиальным врагом Церкви, и дело доходило до того, что Людоговский, например, на праздник Крещения мог перекрыть воду. Вот заполнился чан воды, освящает воду настоятель или даже митрополит. Народу в Лавре 25—30 тысяч, поскольку другие-то храмы закрыты. Все стоят за водой. И вдруг... в трубах закончилась вода.
   А еще они пакостили так. Допустим, родители крестили дитя. Полагалось регистрировать паспорта родителей. А уж потом старосты выдавали эти записи местным властям. После тех родителей снимали с очереди на квартиру, увольняли с работы, урезали пенсии. А люди не понимали: что происходит? Мы пришли в церковь, а попы нас сдали?! Наверное, с тех времен и пошло в народе подозрение, дескать, у многих попов под рясами скрыты погоны офицеров КГБ.
   Могу свидетельствовать, что абсолютное большинство священников были людьми глубоко порядочными и, несмотря на все гонения, честно выполняли свой долг, несмотря на все запреты, умудрялись посещать семьи, освящать дома. Тогда категорически запрещалось приглашать священника к себе домой. Только в одном случае – если умирающего причастить. Но если у вас новоселье и вы хотите освятить квартиру, вы должны были получить на то разрешение в райисполкоме. Без того же разрешения нельзя было совершить панихиду на кладбище. А разрешения, естественно, никто никогда не давал.
   Когда я десять лет – с 1974-го по 1984-й – работал ректором Духовной академии в Ленинграде, там установка властей была такая: не допустить в академию людей образованных, детей из социально значимых семей. Зато без всякого труда можно было принимать шизофреников, людей с неполным средним образованием. Если мальчик с дипломом отличника, ему просто не давали ленинградской прописки. Мои дискуссии с уполномоченным Совета по делам религий длились до десяти часов в день. И если в этих изнурительных беседах мне удавалось потерять не более 10 процентов из тех, кого я бы хотел принять, то я считал это великой победой.
   – Скажите, Владыко, было в те годы хоть что-то светлое?
   – Я не сторонник того, чтобы все наше недавнее церковное прошлое рисовать в черных красках. При всем том притеснении церковная школа переживала много светлого: огромную внутреннюю динамику. Никакого застоя мы не чувствовали. Когда я принял академию, у нас было студентов 137 человек, а через десять лет уже около 500. Четверть из них поступили к нам, уже имея высшее образование. Был случай, когда я принял в Духовную академию Константина Смирнова, известного актера Пушкинского театра, который снимался у Бондарчука. Он пришел ко мне, познакомились, но я объяснил, что не смогу сейчас принять его сразу из артистов, потому что будет дикий вопль на весь город. Но он все-таки подал заявление. И тогда по этому поводу состоялось специальное заседание бюро обкома под председательством товарища Романова, где рассматривался вопрос: что делает этот ректор – он передовых борцов идеологического фронта тащит в Духовную академию! Мне было сказано прямо: если вы его примете, вы поставите под удар всю вашу школу! Я не мог пойти на конфликт. Начались бы суровые притеснения любыми методами.
   – Что это могли бы быть за методы?
   – Ну, например, однажды я встретился с уполномоченным Совета по делам религий, стал говорить о том, что наше здание на Обводном канале очень тесное и мы готовы собрать деньги, провести реконструкцию. Он мне ответил: «Вы должны знать, что Духовная академия в Ленинграде – это экзотика для иностранцев. Мы вас только из-за этого и терпим. А вообще вам в Ленинграде не место».
   Конечно же, при такой ситуации невозможно было идти на прямое столкновение с бюро обкома из-за студента Константина Смирнова. Нас могли бы в любой момент закрыть под любым предлогом. И Смирнов работал год грузчиком в магазине. Потому что из грузчиков в семинарию можно, а из театра – ни в коем случае. После он был принят, успешно окончил и сейчас служит священником.
   Из интервью Николая Варсегова «Путь к Богу лежит через совесть...»
    «Комсомольская правда». 28.01.2009

   «ВСЕ, ЧТО СЛУЧАЕТСЯ СО МНОЮ НА ЖИЗНЕННОМ ПУТИ, Я НЕИЗМЕННО ВОСПРИНИМАЮ КАК ВОЛЮ БОЖИЮ...»

   Из интервью митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла областному ежемесячному журналу «Смоленск», № 11 (91)/2006

   Все, что случается со мною на жизненном пути, я неизменно воспринимаю как волю Божию. Полагаю, что таково обычное отношение верующего человека к тому, что с ним происходит, в том числе к трудностям, испытаниям и вызовам.
   Одни называют «западником» и «либералом», а другие – и практически за то же самое – «апологетом особого русского пути» и «православным фундаменталистом». Третьи же, например, писали, что я собираюсь покрыть Россию кострами инквизиции, а четвертые – что моим идеалом является Иран времен аятоллы Хомейни... Я же считаю себя человеком Церкви и сыном своего Отечества.
   Вспомните, что писал Герцен в «Былом и думах» о западниках и славянофилах своей эпохи: они смотрели на многое по-разному, но сердце в них билось одно. По моему разумению, здесь говорится о любви к России, и именно это чувство должно являться определяющим фактором во всех спорах о судьбах страны.
   Что касается нападок некоторых сил на меня лично и на некоторых других архиереев, то объяснение этому очень простое. Сильная Церковь не нужна только тем, кому не нужна сильная Россия. Отсюда – заказные кампании в прессе против известных деятелей Русского Православия, клеветнические обвинения в их адрес, попытки скомпрометировать и ошельмовать именно тех, кому доверяют верующие, общество, власти. Как говорят на Востоке, камни кидают только в крону плодоносящего дерева. Мы же всегда помним, что Самим Господом было обещано: «врата ада не одолеют» Его Церковь. А это значит, что будет жить и наша Россия.

   НАПЕРЕКОР ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ СЛАБОСТИ

   С ранних лет будущий Патриарх увлекался горными лыжами. Учился кататься в Красном Селе на Вороньей горе, с которой немцы обстреливали Ленинград. Позже спускался уже и с Монблана. Как-то объяснил журналистам, недоумевавшим, как могут быть связаны церковная деятельность и спорт:
   – Духовная тренировка, которую дает нам аскеза, пост, молитва, и физическая тренировка, которая невозможна без волевых усилий, – вместе обеспечивают очень важный результат – воспитание человеческой личности.
   И еще о своем увлечении:
   – Что обычно делает человек, когда видит перед собой пропасть? Естественная реакция обычного человека – назад. Реакция самосохранения. Инстинкт. А горнолыжник – всегда вперед. И чем круче, тем больше «вперед». Это значит – идти на встречу с опасностью сознательно, наперекор инстинктам, наперекор человеческой слабости.
   Из статьи Игоря Елкова «Малоизвестные эпизоды биографии избранного Патриарха Московского и всея Руси Кирилла».
    «Российская газета». № 4838 от 29 января 2009 г.

    
   ПЕРВАЯ УЧЕНИЦА

   Регент Нарвского Воскресенского собора Людмила Ворожейкина-Харитонова в 1979 году вошла в число первых студентов регентского класса при Ленинградской Духовной академии и семинарии, ректором которой с 1974 года был будущий Патриарх, а в то время архимандрит, а затем архиепископ Кирилл.
   Людмила вспоминает, что, открывая регентский класс при академии и семинарии, Владыка Кирилл проявил недюжинный дипломатический талант.
   – Он впоследствии неоднократно рассказывал, какое сопротивление оказывали партийные органы открытию регентского класса, – говорит регент Воскресенского собора. – По выражению владыки Кирилла, ему пришлось тогда «заговаривать зубы» контролирующим чиновникам. В то время Православная Церковь переживала очень серьезный недостаток регентов, это была практически умирающая профессия. И, что характерно, регентами были исключительно мужчины. В нашем регентском классе при Духовной академии на регентов учились преимущественно женщины, и вообще число студентов с каждым годом росло, сначала нас было пять, потом каждый год прибывало примерно по 20 человек. Появление самой возможности обучения женщин в академии и семинарии – заслуга Владыки Кирилла. Патриарх разрешил тогда ему принимать женщин в учебное заведение, но только на свой страх и риск, не дав сразу своего патриаршего благословения, и Владыка Кирилл пошел на это, чтобы у женщин появилась такая возможность служения в православных храмах.
   Людмила вспоминает, что уровень преподавания в регентском классе был очень высокий, сами студенты учились с большим воодушевлением, атмосфера была позитивная.
   – Все приветствовали друг друга по-братски лобзанием, в том числе преподаватели, встречая своих учеников, – рассказывает Людмила. По ее мнению, вопреки разговорам об особенной строгости новоизбранного Патриарха на месте ректора, он был требователен к своим студентам, но милосерден. Отчислял только после нескольких дисциплинарных нарушений, но даже отчисленным оставлял возможность поступить еще раз.
   Людмила встречала Владыку Кирилла и после завершения учебы. Последний раз – в сентябре 2003 года во время визита Патриарха Алексия II и митрополита Кирилла в Эстонию. Тогда они в числе прочего посетили Пюхтицкий монастырь, где Людмила пела в монашеском хоре во время службы, а после нее подошла к Владыке Кириллу за благословением, и тот обрадованно воскликнул:
   – Да это же моя первая ученица!
   Роман Викулов
  
www.prospekt.ee
   

 

[1] Митрополит Ленинградский и Ладожский Никодим (Ротов, + 1978).

[2] Из доклада митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия на конференции «Митрополит Никодим: наследие и современность» в Санкт-Петербургской Православной Духовной академии: «Как нам известно теперь, властителями Советского Союза Православие было обречено на уничтожение, а митрополит Никодим использовал все силы души и ума, чтобы не дать исполниться этим замыслам. Ему за короткий срок удалось практически невозможное: поднять авторитет Церкви не только в народе, лишенном веры, но и в глазах представителей власти. Владыка уделял особое внимание сохранению епископства, в то время как целью советской власти было его уничтожение. Он обладал даром видеть талантливых и способных людей – и именно митрополит Никодим когда-то рукоположил во епископа теперь Патриарха Московского и всея Руси Алексия II». Митрополит Ювеналий также напомнил присутствующим слова архипастыря, свидетельствующие о его жертвенной любви к своему служению: «Пусть погибнет имя мое в истории, лишь бы Церковь была жива». «Он всегда шел туда, куда звала его Церковь, – будь то скромный приход или архиерейское кресло», – отметил Владыка.

[3] Архимандрит Кирилл был назначен ректором Ленинградской Духовной академии и семинарии в декабре 1974 года в возрасте 28 лет. Это был один из самых молодых ректоров за всю почти 300-летнюю историю этого учебного заведения.

[4] Митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич).

[5] Даже детские игры будущего Патриарха были связаны с церковью: знакомая монахиня сшила ребенку настоящее облачение. «Моя вера началась с молоком матери. Я не помню того времени, когда не хотел бы стать священником. Я надевал специально сшитое для меня облачение, – рассказывает он. – В три года я уже «служил», а в пять знал наизусть молебен и панихиду. И хотя мой разум еще не подключался, я жил верой».
   Не только сам будущий Патриарх, но и его брат и сестра посвятили себя, когда выросли, Церкви. Старший брат Николай – настоятель Спасо-Преображенского собора в Санкт-Петербурге. Младшая сестра Елена – директор Санкт-Петербургской епархиальной церковно-богословской детской школы.

[6] Так питерцы называют Васильевский остров.

[7] Подобные случаи помощи Божьей были и в жизни деда с бабушкой будущего Патриарха. Игорь Елков в статье «Малоизвестные эпизоды биографии избранного Патриарха Московского и всея Руси Кирилла» («Российская газета». 29.01.2009 г.) приводит такие слова Святейшего: «Когда деда сажали, бабушка оставалась на воле. И когда его посадили во второй раз, а это было в 30-х, когда в стране свирепствовал голод, она сказала: «Всё, теперь мы умрем». А у них было восемь детей: семь родных и одна дочь приемная. И дед сказал: «Поскольку я буду как бы нести крест за Христа, вы останетесь живы». Потом бабушка рассказывала, что в какой-то момент она поняла: всё, жизнь кончилась, потому что на всех осталась лишь маленькая горсточка муки. Она из этой муки приготовила какие-то лепешки, они их скушали, а завтра есть уже было нечего. И вот ночью раздался стук в окно. Бабушка вскакивает, а с улицы голос: «Хозяйка, принимай груз. Открыла дверь – стоит мешок, полный муки, и вокруг – никого». Вот этот мешок муки спас и моего отца, и мне дал возможность появиться на свет».

Великий крест Патриарха →
Возврат к списку
Адрес:
249706, Калужская область, Козельский район,
п/о Каменка, Шамордино, монастырь
© 2009-2024 Официальный сайт Казанской Амвросиевской
ставропигиальной женской пустыни