Глава 1. Истоки и характерные черты православного монашества
Богословский аспект
Православное иночество должно бесспорно иметь для себя опору в данных Священного Писания и истории Церкви, ибо при отсутствии таковой монашество было бы не в праве называть себя путем жизни собственно христианским. [1]
«Мы стоим лицом к лицу с огромным монашеским древом, для которого зерно дано в Священном Писании, ствол в истории Церкви и ветви в современных опытах жизни монашеской». [2]
Монашество существовало еще в Церкви Ветхозаветной, в виде назарейства. Назареи избегали всего «нечистого», отдавали себя Богу, творя «великий обет», вино не касалось их уст и нож их длинных волос.
В Ветхом Завете вожди еврейского народа и великие пророки его, как боговидец Моисей, Илия, Елисей, Даниил, предпочитали пустыню, тихую пещеру шумным мирским местам, для внутренних и совершенных подвигов жизни, к которым призывал их Бог. Но глубокое свое содержание и сущий дух монашество получило в Писаниях Новозаветных, в самом учении Христа Спасителя и посланиях свв. апостолов (Мф. 7, 13-14; Мр. 10, 17-22, Лк. 13, 24; 2 Кор. 7, 8; 26-34-37] Апок. 14,1-5). Господь Иисус Христос Своей чистейшей девственной жизнью на земле дал миру совершенный образ духовно-аскетического жития, которому и последовали ближайшие Его ученики.
На самой заре христианства такие святые, как Иоанн Креститель, ап. Андрей Первозванный, ап. Иаков, брат Божий и другие ревностные последователи явили в жизни чисто монашеские подвиги и черты. Хотя они были тогда в гуще мирской и людской, однако знали святое уединение, любили ночные молитвы, искали строгого воздержания, бодренно хранили целомудрие. Из них Пресвятая Дева Богородица показала исключительно высокий подвиг девства и воздержания, достойно заслужив церковного наименования Пренепорочной и Приснодевы.
«Тогда же, у которых была горячность апостольская, помня о прежнем совершенстве, удалялись из городов, пребывали в местах подгородных и уединенных, и что было установлено апостолами, – как помнили, – для всей вообще Церкви, в том начали упражняться особенным образом всякий по себе». [3]
Праведники Христовы запечатлели в подвигах иноческой жизни глубину евангельского понимания истин. По словам еп. Феофана Затворника, «строгая подвижническая жизнь есть печать евангельской жизни». [4]
Св. Евангелие содержит не только учение о личном духовном совершенствовании; оно ставит задачи шире самой аскезы как таковой, зовет к «следованию за Христом», более, стать Христовым.
Идеал совершенства в Евангелии преподан один во Христе Иисусе, но осуществление его может быть только по силам и способносгям каждого. Не все могут быть духовно-плодоносны во сто крат, но, сказано, есть и в шестьдесят, и в тридцать.
В Священном Писании мы находим различия между членами Церкви в их нравственном состоянии и уровне. Тогда как одни «дети по вере», исполняют лишь общие заповеди, другие, «совершенные» (Евр. 5, 14), следуют более строгим евангельским советам относительно безбрачия (Мф. 19, 11-12; 1 Кор. 7,1; 7-8,38,40; Деян. 21,9; Апок. 14, 4), нестяжательности (Мф. 19,21-29) и послушания (Мф. 19,28). О девственниках до возникновения монашества как института Церкви упоминает само Священное Писание (напр. , 1 Кор. ,7, 8; Деян. 21,9), а также и христианские писатели П и III веков, напр. , св. Игнатий Богоносец (к Поликарпу), Иустин мученик (Апология, 1,15), Тертуллиан. [5]
Жития святых, патерики, творения подвижников веры ярко раскрывают нам историю иноческой жизни, быстро охватившей вначале Восток, а затем и Запад. Недаром они сделались излюбленными книгами людей, видевших в жизни новую жизнь, полную света и благоухания. Правда, письменное учение отцов-аскетов не всякий мог понять и усвоить, так как учение было умозрительным. Но жития святых могли понимать все, и особенно делатели веры: «эти книги дела требуют», «дела святых деяньми читай», – говорили древние подвижники.[6]
Святые отцы Церкви изъяснили монашество как божественное установление, печать благодати Святого Духа, устрояющего многоразличные пути и средства спасения в Церкви Божией.
Видение преп. Пахомия Великого о судьбе монашества убедительно говорит о его благодатном происхождении.
Богомудрые отцы Церкви рассуждали, что первая благодать дана в законе Моисеевом, вторая «благодать на благодать», ниспослана Христом миру, а третья явила как бы монашеский образ жизни, понимаемый как небесная жизнь, как достижение и реализация в истории того, что по существу своему лежит за ее пределами. [7]
[1] Журнал «Вера и Церковь». Православное русское монашество. 1907. Стр. 739.
[2] Там же, стр. 743.
[3] Журнал «Вера и разум». «Православное русское монашество». 1907, стр. 135.
[4] Еп. Феофан. Письма о христианской жизни. Изд. 1860, стр. 15.
[5] Проф. С. Троицкий. Правовая история монашества. «ЖМП», 1973, № 11, стр. 61.
[6] Соловьев А., прот. Старчество по учению свв. отцов и аскетов. Семипалатинск, 1900, стр. 27.
[7] Иером. Софроний. Цит. соч., стр. 20.
Аскетизм монашества
Для развития христианской жизни необходима известная доля аскетизма, т. е. борьба со своей греховностью, решимость в духовном доброделании.
Аскетизм возникает тогда, когда человек созидательно подавляет в себе злые стороны жизни, занимается добрым самовоспитанием, упражняясь в добре (аскетизм от греческого слова «аскео» – упражняюсь), что возводит его в совершенство и приближает к Богу.
В истории монашества мысль о совершенном подвиге жизни, посвященной Богу, непременно соединялась с оставлением своего имения, звания, положения в мире, с полным разрывом с ним как изгибшим в грехах.
Отречение от благ земных и плотских наслаждений, отречение даже от ничтожных пристрастий к ним было первым шагом иноков к искреннему, полному и совершенному служению Богу как Источнику бессмертной и блаженной жизни.
«Самое иночество, – говорит еп. Феофан Затворник, – есть непрерывный подвиг в побеждении страстей и искоренении их».[1]
С христианством, с распространением универсальной и спасающей силы Божией, аскетизм получил исключительное развитие в его искренних последователях. Местом, где особенно процветала аскетическая жизнь, были как раз монастыри, устраиваемые и в пустынях, и в селениях.[2] Монашество явилось исторической формой осуществления аскетического идеала христианства.[3]
Монашеский аскетизм может быть определен как свободно-разумный подвиг в достижении христианского совершенства, как неусыпная борьба в подавлении страстей плоти. Идеал инока есть свобода от страстей и грехов, деятельная жизнь в добре.
Христианское подвижничество в понятии Православной Церкви есть не насилие над природой, как иногда думают, а исправление ее в недостатках. Подвиг направлен не против природы человека, а против развращенной воли его.[4]
«Аскетизм в христианстве составляет в нем такой необходимый обязательный элемент, отсутствие которого не искупается никакой общественной деятельностью». [5]
Противники подвижничества говорят, что аскетизм слишком эгоистичен и индивидуалистичен; он составляет из себя прямую противоположность альтруизму и совершенно противоречит естественному чувству самосохранения, проявляющемуся как по отношению к душе, так и к телу (мнения Фейербаха и Штрауса). Но это представления людей более философствующих, чем подвизающихся в вере. В творениях св. Василия Великого можно видеть и находить совсем <иное слово об аскетизме, опытное слово под<вижника, называющего аскетизм <«путем царским», то есть<, прямым к обновлению и <спасению.
Определяя задачу и сущность аскетики как пути ко спасению, св. Василий видит ее «в возобновлении живого союза с Богом через очищение страстей».[6]
Бесстрастие – вот идеал искреннего и честного монаха.[7]
Монашеский аскетизм есть та высокая жертвенность, само крестоношение, о котором идет речь в Евангелии Христовом как о первом условии стяжания высшей жизни, спасения души. «В терпении вашем стяжите души ваша», – читаем мы там. Например, постничество, которому инок обязует себя при постриге не только в ограничении определенного рода пищи, но в том, что «он должен, – как говорит прп. Иоанн Лествичник, – сохранить в непорочности тело, чистые уста, просвещенный ум. Он должен отречься произвольно от естества для преуспеяния в том, что превыше естества».[8]
Святые иноки, часто имея возможность благополучно жить в мире, добровольно, согласно законам веры и молитвы, подвергали себя всем лишениям нищеты и алчбы, дабы смирить «плоть и кровь» тела и дать простор и свободу духу, развивая присущие ему силы и качества.
«Есть люди, – говорит преп. Иоанн Колов, – которые не только презирают временное и суетное, но и не щадят своей жизни, изволяя, по слову Христа, положить ради Христа свою возлюбленную душу. Они ежедневно претерпевают тысячи болезней, постясь, подвизаясь многоразлично».[9]
«Что есть крест? спрашивает преп. Исаак Сириянин, и отвечает: – Крест есть воля на всякую скорбь. Путь Божий есть ежедневный крест».[10]
Монашеский аскетизм включает в себя правила духовного воздержания, врачующие болезни человеческого духа.[11]
Путем полного самоотвержения, постоянной борьбы с собой, силой Божией монах препобеждает страсти души, достигает наиболее теснейшего единения с Богом, находя в Нем непередаваемую радость и сладость бытия.
На языке Священного Писания это есть жизнь распятая, смерть для греха и жизнь для Бога, жизнь сокровенная со Христом в Боге (Рим. б, 8). Если инок не распинается в подвиге воздержания, не умерщвляет плоть свою, он теряет свое звание, изменяет своему монашескому обету и снова возвращается к мирской, страстной жизни.
В достопамятных сказаниях о подвижнической жизни описывается, как однажды преп. Моисей спросил юного инока Захарию, одухотворенного Божией силой: «Скажи мне, как вести себя?». Захария снял камилавку, положил под ноги, стоптал, смял ее ногами и ответил: «Так, если не сотрется человек, – не может быть монахом».[12]
[1]Еп. Феофан. Напоминание всечестным инокиням. Изд. III. М., 1908, стр. 34.
[2] «Что такое аскетизм?» Журнал «Странник», 1895, октябрь, стр. 375.
[3] Л. Красавин. Цит. соч., стр. 2.
[4] «Высота монашеского подвига». Изд. 2-е. Одесса, 1903, стр. 8.
[5] «Протоколы Совета Санкт-Петербургской духовной академии», 1902, стр. 421.
[6] Св. Василий Великий. Творения, ч. 1. М., 1844, стр. 196.
[7] К. Леонтьев. Отшельничество, монастырь и мир. Сергиев Посад, 1913, стр. 18.
[8] Преп. Иоанн, игумен Синайской горы. Лествица. Сергиев Посад, 1908, Слово 3, пар. 25, стр. 30.
[9] См. еп. Игнатий (Брянчанинов). Сочинения. Т. 1, стр. 519.
[10] Преп. Исаак Сирин. Изд. 3. Сергиев Посад, 1911, Слово 35.
[11] Проф. архим. Тихон. Аскетизм как основа русской культуры. Журнал «Голос Церкви», 1915, апрель. Изд. Чудова монастыря, стр. 59.
[12] Еп. Игнатий (Брянчанинов). Иноческие письма. См. журнал «Русский инок», 1915, стр. 465.
Отрицательный мотив монашеского аскетизма
Инок при постриге в храме произносит отречения от мира и похоти его. Это наиболее характерная черта монашества, хотя и трудная для понимания. Что же означает эта идея? Иноческое мироотречение понятие дивное. Оно отнюдь не означает ненависть к миру, презрение и отрицание его как явления жизни, происходящее свыше.
Под миром нельзя разуметь все человечество, ибо было бы странно видеть монахов, бегущих от того, что «возлюби Бог, яко и Сына Своего Единородного дал есть» <(Ин. 3, 11).
Под миром нужно разуметь ту часть людей, которые находятся в плену зла и греха и служат соблазном для других, о которых сказано и Евангелии, что они «приносят горе для мира» (Мф. 18, 7). Епископ Игнатий (Брянчанинов) изъясняет так: «Большинство людей проводило и проводит греховную жизнь, недостойную перед Богом, по той причине большинство называется в Писании миром; «относящееся к большинству, приписывается всему человечеству. Так надо понимать слова евангелиста: «В мире был, и мир тем быть, и мир Его не познал» (Ин. 1, 9).[1]
В мироотречении инока содержится тот смысл, чтобы христианину «избежать зла и греха, в котором лежит мир», сберечь себя от< «закваски» греховного мира, от соблазнов его (Мф. 18, 7), и тем победить его через отрицание его жизни.
Подвижники с радостью уходили в пустынные места, необитаемые горы, дебри, но уходили не от человека как создания Божия, а от человеческой греховности, не от мира, как творения Божия, а от «мира» в смысле иоанновского «космоса» и того, «что в нем» (I Ин. 2, 15), глубоко сожалея о близких им существах.
Монашество смело отрицает земную жизнь в ее греховных формах и направлениях, ее извращенность, если ее проводят не в евангельском духе и деятельности.
По словам св. Иоанна Златоуста, причина бегства иноков от мира состоит в греховных условиях городской жизни, в развращенности мира, где «дети прежде красноречия научаются порокам и теряют силу души и все доброе расположение».[2]
«Для того мы разрываем узы с миром, – говорит епископ Игнатий, – оставляем общество людей, родственников, имущество, чтобы увидеть наши внутренние узы и расторгнуть их десницей Господа».[3]
Отречение от мира в аскетическом понимании не есть отречение от всего. Суть не в самодовлеющем акте отречения от мира, а в< духовном перевоспитании человеческого существа, то есть во внутреннем подвиге, имеющем конечной целью жизнь вечную в Царствии Небесном, но вместе с тем пересоздающем в христианском духе и жизнь временную.
Внешнее удаление от мира еще не делало инока спасенным, как понимал он. По существу, нельзя ведь внешне и механически удалить то, что находится внутри души. Не бег от зла составляет и уничтожает его, а непримиримая борьба с ним лишает его силы, делает инока настоящим воином Христовым, которому готовятся венцы от Бога. По словам св. Василия Великого, «удалиться от мира не то значит, чтобы быть вне его телесно, но чтобы отторгнуть душу от привязанности телу, не заниматься излишними житейскими делами, но внимать сердцем наставлениям Божественного учения».[4]
По мысли еп. Феофана, «одним внешним вступлением в монашество не означает, что тем одним страсти уже и истреблены». Нет, говорит Святитель, страсти остаются, а только человек вступает в такие порядки, при которых страстям нет пищи и поддержки, что и составляет приспособленность монашества к борьбе со страстями и одолению их. В монашестве способнее одолевать страсти. Страсти ведь молчат, когда нет предметов, возбуждающих их».[5]
Подвижники веры удалялись в пустынные места, чтобы всецело отдаться религиозной жизни, полнее исполнять заветы святого Евангелия. «Монашество, – учит св. Иоанн Златоуст, – удобнейший и безопаснейший род жизни для исполнения добродетели христианства».[6]
Удаляясь в пустыню, иноки прерывали всю связь историческую, соединявшую их с языческим миром, и как бы на новой земле, под новым небом устрояли жизнь свою на новых началах, исключительно религиозных.[7]
Евангелие Христово прямо говорит: нельзя работать двум господам Богу и мамоне (Мф. 6, 24). Потому святые подвижники, дабы всецело отдаться Богу как вечному для них благу, прибегали к власяницам, коленостояниям, строгому воздержанию и уединению как к средствам подавления плотской и греховной чувственности.
«Не следует думать, что уходили в пустыню потому, что в миру становилось трудно жить. В пустыне жить вряд ли было легче. И лучшие уходили из мира не столько от житейских невзгод, скорее от житейского благополучия. Достаточно вспомнить, как резко говорит Златоуст об этой опасности благополучия, худшей, чем всякое гонение».[8]
По учению святых отцов, монаху подлежит на пути спасения три рода отречения. Первое оставление богатства и стяжания мира; второе оставление прежних плотских нравов и страстей, и третье отвлечение ума от всего видимого и временного и погружение духом в созерцание видимого и вечного.[9]
По мнению других, в частности, преп. Иоанна Лествичника, важным духовным шагом является отречение от своего тщеславия.
Человек ничего доброго не может сделать без Бога, а если что делает, то слава никак не должна принадлежать ему, но всецело Единому Богу, Премудрому и Всемогущему.
В понятие иноческого отречения от мира и его похотей входит аскетический элемент жизни. «Ничего лишнего в жизни», – определил один древний мудрец. Но смысл христианского подвижничества выгляди глубже, чем мудрость человеческая.
[1] Еп. Игнатий (Брянчанинов). Сочинения. Т. V. СПб., 1886, стр. 302.
[2] Св. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 1, СПб., 1898, Слово 3-е к верующему отцу, стр. 25.
[3] Еп. Игнатий. Сочинения. Т. I, стр. 346.
[4] Св. Василий Великий. Письмо Григорию Богослову. См. «Христианское чтение», 1827, стр. 174.
[5] Еп. Феофан. Внутренняя жизнь. Цит. «Русский инок», 1914, стр. 462.
[6] Св. Иоанн Златоуст. Творения, т. 1. «О жизни монахов», стр. 37.
[7] П. Казанский. Общий очерк жизни иноков египетских в IV и V веках. М., 1872, стр. 18.
[8] Свящ. Г. В. Флоровский. Цит. соч., стр. 141.
[9] Добротолюбие. Т. 2 (перевод). Изд. 1-е, М., 1884. «Поучение преп. Кассиана», стр. 120.
Положительный мотив монашеского аскетизма
Однако с отрицательными мотивами (отречение от мира, врачевание страстей) в христианском подвижничестве заключены и положительные его стороны в смысле тех благ, которые доставляет оно подвизающемуся. Монашеский аскетизм это целая школа, система воспитания человека во Христе, возрастание его в жизни духовной, святой; здесь мы видим длинную «лествицу восхождения к небеси».
Разрывая связь с миром, монах естественно освобождается от многих недостатков, возникающих при живом общении с людьми. Уединенная жизнь инока давала возможность ему лучше рассмотреть себя, свои недостатки, и изжить их. Как в мутной воде трудно увидеть человеку свое лицо, так и в миру, полном суеты, шума и соблазна, невозможно безраздельно отдаться подвигу и обрести совершенство. «Такой монах, – говорит преп. Антоний, – свободен от трех искушений: от искушения слуха, языка и взора, только одно у него искушение в сердце!».[1]
Что влечет иноков к строгому образу христианской жизни? Не только укрощение страстей плоти, освобождение души от тяжести и смрада грехов, но и достижение нравственной чистоты, святости и совершенства в добродетели.
Св. Иоанн Златоуст положительный мотив в монашеском аскетизме видит в стремлениях к высокой добродетельной жизни, открытой в примере Самого Господа Иисуса Христа. [2]
Святость жизни, тесное, искреннее и постоянное общение с Богом, созерцание Его славы, правды и премудрости, благодарение и славословие Бога вот положительная цель монашеского аскетизма.
Монах, по определению св. Феодора Студита, есть тот, «кто на единого взирает Бога, единого Бога желает, Богу единому прилежит, Богу единому угодить старается, мир имеет к Богу, и мира между другими виновником бывает».[3]
По мысли еп. Феофана, «монах тот, у кого так устроено внутреннее, что только и есть Бог да он, исчезающий в Боге».[4]
Житие монахов отцы Церкви приравнивали к бесплотному чину ангелов, созерцающих Бога и выполняющих Его всесвятую волю.
«Мне кажется, – говорит св. Григорий Богослов, – что нет выше жизни, как отрешившись от плоти и мира, собравшись в самого себя, без крайней нужды не касаясь; ничего человеческого, беседуя с самим собой и Богом, жить превыше видимого».[5] Инок-аскет через подвиг борьбы с грехом приобщается высших даров жизни.
«Жизнь Церкви движима дыханием Духа Святого, пребывающего в ней, и ведением этой жизни обладают в наивысшей степени те, который очищают чувствия подвигом и становятся исполнены Духа Святого».[6]
На языке св. Евангелия совершенство духовной жизни есть совершенство любви человека к Богу, которой определяется весь его внутренний и внешний облик. «Когда достигнем любви, – говорит преп. Исаак Сириянин, – тогда достигли мы Бога».
Трудно исчислить благие действия благодатной любви. Только в духовном опыте инок познает, как любовь к Богу приводит его к единению в себе, с самим собой, как она объединяет его и с Богом, и со всем миром. В любви к Богу инок находит восторг и радость своей жизни, которая побеждает всякий земной страх и особенно страх смерти.
Любовь подвижника к Богу находит лучшее выражение в его постоянных молитвах и в соблюдении заповедей Евангелия Христова. Молитва это спутник инока, которой «он достигает теплоты общения с Богом, радости духовной жизни.
«Свят, велик, душеспасителен подвиг молитвы, – учит святитель Игнатий (Брянчанинов). Он главный и первый между делами иноческими».
Исключительная ценность молитвы в том, что она учит инока смирению, самому ценному качеству души, указанному в святом Евангелии.
«Чрез истинную молитву совершается наше восхождение в Божественное бытие силой Духа Святого. Она есть центр, от которого всякое действие черпает свою силу и утверждение».[7]
Трудно переоценить значение молитвы в подвиге инока. Молитвой инок очищает свое сердце, обретает силу к исполнению заповедей евангельских во внешней и внутренней жизни.[8]
Молились иноки в храме за богослужением в известные часы дня, молились и в келье, отправляя правило псалмопения. Основной книгой иноков была Псалтирь. Любовь к псалмопению, как выразился блаж. Августин, родила монастыри.
Молитвенное богообщение и «вселение божественной благодати в душу подвижника вот какова была последняя цель чрезвычайных подвигов православных иноков».[9]
В монашеском подвиге инока важен сам дух и настроенность человека в совершении им монашеских дел. Не количеством молитв и воздержаний создается высшая нравственная настроенность инока, но, напротив, духовная настроенность придает истинную цену его подвигам.
Инок весь сосредоточен на том, что творится в его сердце, зрит непрестанно за его движениями, следит, чтобы они исходили из благих мотивов, основывались всецело на воле Божией и нераздельно принадлежали Единому Господу.
В достопамятных сказаниях о подвижничестве описывается, как однажды к старцу авве Моисею пришли ученики, и он спросил их: «Какая цель вашего прихода в монастырь?». «Пришли ради Царства Небесного», – отвечали они. На это авва сказал: «Вы хорошо сказали о конце, но не сказали, какая цель непосредственно должна привести вас к тому, чтобы получить это царство». Когда ученики признались, что они ясно не знают своей цели, авва им пояснил: «Конец нашего обета Царство Божие, а цель чистота сердца, без которой нельзя достигнуть его конца. Для сей цели мы все и делаем, оставляем отечество, мир, богатство, род, чтобы приобрести чистоту сердца».[10]
Прямая задача иночества состоит в исполнении воли Божией, благой и спасительной для него, заключенной в заповедях Христовых. В законе св. Евангелия инок найдет подлинное совершенство своего призвания. По словам епископа Игнатия (Брянчанинова), «иночество состоит в изучении всех заповедей, всех слов Искупителя, в усвоении их умом и сердцем».
Без деятельного исполнения заповедей Христовых иночество теряет свое лицо и значение. Служение его в таком случае бывает бесплодным, хотя внешне, может быть, имеет вид.
[1] Добротолюбие. Т. 1. Изд. 2-е. М., 1883. Писания преп. Антония, стр. 57.
[2] Св. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 1 СПб., 1898, стр. 26.
[3] Добротолюбие. Т. IV. Писание св. Феодора Студита. Изд. 2-е. М., 1901, стр. 258.
[4] Еп. Феофан. Письма о христианской жизни. Изд. 1860, стр. 16.
[5] Св. Григорий Богослов. Творения. Изд. Сойкина. Т. 1, стр. 23.
[6] Прот. С. Булгаков. Благодатные заветы преп. Сергия. Париж, 1926, стр. 6.
[7] Иером. Софроний. Цит. соч., стр. 5.
[8] Архим. Ювеналий (Половцев). Монашеская жизнь по изречениям о ней свв. отцев. Киев, 1892, стр. 26.
[9] Иером. Анатолий. Исторический очерк Сирийского монашества до половины VI в. Киев, 1911, стр. 68.
[10] Еп. Петр. О монашестве. Троице-Сергиева Лавра, 1904, стр. 26.
Монашеские обеты и значение их в жизни инока
Идея монашеских обетов заключает в себе высоту человеческого совершенства в Боге. Ничто так не ценно в духовной жизни монаха, как быть верным Богу до последнего издыхания. Его слово клятвы в храме, какое он дает при постриге, имеет характер не временный, не на какой-то срок, а неизменный, непреложный и даже выходящий за пределы земной жизни. Господь сказал: «Никто, возложивший руку свою на плуг, и озирающийся назад, не благонадежен для Царства Божия» (Лк. 9, 62).
Соблюдение обетов монашества вводит инока в совершенный образ духовного жития. Но это приходит к нему не тотчас. Требуется постепенность, «нужны способы, необходимы методы, чтобы преодолеть немощи своей природы, зараженной грехом. Монашество и имеет целью создать условия для духовного возрастания человека». [1]
Порядок монашеской жизни от дней новоначалия до возможно совершенства начертан в уставах богомудрых отцов и внимательно приноровлен к немощи человеческой. [2]
Монастырь, как учреждение, имеет целью дать все благоприятные условия, в коих возможно для инока совершать исполнение этих обетов. [3]
На первый взгляд, иноческие обеты трудно понять. Только отчасти мы улавливаем и догадываемся о том, к чему призывается человек. «Истинный смысл обетов постигается не иначе, как в опыте жизни, и опыте не лукавом, а искреннем». [4] Монашество есть добровольное подвижничество в заповедях Христовых, требующих от человека нестяжания, целомудрия и послушания.
«Мы имеем заповедь от Христа уподобиться Богу, и жизнь эта у отцов именуется «наукой из наук» и «искусством из искусств».
Девство, нестяжательность и послушание – вот те обеты, которые определяют жизнь и деятельность монаха. В них точно отражен основной смысл и опыт христианского подвижничества.
Кратко поясним эта обеты.
Нестяжание – обет, способствующий в единстве с целомудрием и послушанием достигать чистой молитвы и наибольшего уподобления Христу, Который нисколько не искал стяжания на земле, так что «не имел, где приклонить главу» (Мф. 8, 20).
«Нестяжательный муж, – сказано у преп. Иоанна Лествичника, – молится чистым умом», его ничто не привязывает к земному, никакое «терние» не заглушает его голос души.
Обет нестяжания обязует монаха бороться со страстями «любостяжания», или «сребролюбия» и «вещелюбия», как тяжких пороков плотского человека, ослепляющих его ум и сердце. Подлинное христианское нестяжание простирается не только на материальные вещи, но и на «интеллектуальные», когда люди научные познания мира ставят выше познания истины и откровения Божия. [5]
В мироотречение инока входит понятие отречения от всякого стяжания, от всякой собственности. В канонических правилах Церкви с древности предписывалось: «Монахи не должны иметь ничего собственного».[6]
Девство и целомудрие это другой обет монашества, который истекает из основ Евангелия Христова и духа Священного Писания. В нем нет ничего противоестественного и патологического для человека, как многие стремятся подчеркнуть в своих рассуждениях об этом обете. Тысячелетний опыт Церкви с неоспоримой достоверностью показал, что правильное прохождение этого подвига повышает и физическую выносливость, и долговременность жизни, и психическое здоровье, и духовное развитие.
По смыслу Священного Писания, безбрачную жизнь не все могут вести, «но имже дано есть» (Мф. 14, 10). Христианское девство – это дар Божий, и он дается только некоторым».
В Евангелии Христовом о девстве сказано прикровенно (Мр. 19, 12). Господь Спаситель в Своих беседах с учениками располагал их к целомудренному образу жизни. [7] Многие ученики Христа поняли сокровенные желания Своего Учителя Господа и последовали Его девственному образу. Другие апостолы из целей благовестнических оставили даже свои семьи и последовали за Христом.
Представляет важность учение св. ап. Павла о девстве (1 Кор. 7,8). У него одного только из Писаний апостолов мы находим глубокое объяснение подвига девства, направленного на полное и безраздельное угождение Богу (1 Кор. 7, 32-34).
Святые отцы видят в обете девства великое таинство духовной жизни, [8] которое уподобляет человека Христу. Если брак есть таинство Церкви, то обет целомудрия, который дает инок, не ниже таинства Брака.
Целомудрие инока, как показывает и самое слово, понимается как целостность или полнота его духовной мудрости в подвиге, посвященном Богу.
Девство в Церкви можно определить как состояние вышеестественное, оно понимается как непрерывное пребывание в божественной любви. Оно дается и созидается подвигом всей жизни и только с духовным совершенством телесное целомудрие становится истинным девством.
«Можно, – говорит св. Василий Великий, – и словом соблудить, и оком прелюбодействовать, и слухом оскверняться, и в сердце принять нечистоту».
Девство не есть наивное неведение естественной и вполне нормальной человеческой жизни. Нерастленность по плоти не есть еще девство. Св. Василий Великий с горечью говорил о себе: «Хоть жены я не познал, но я не девственник, т. е. в более совершенном смысле этого слова».
Монах, не хранящий целомудрия, в порядке спасения стоит намного ниже благостного брака, почитаемого в Церкви. Было бы ошибкой думать, что монашеское целомудрие основано на отрицании брака и унижении этого акта, посредством которого «человек рождается в мир» (Ин. 16, 21).
Церковь осуждает таковых в своих соборных суждениях. [9]
В христианстве девство не было общим законом жизни. Но Церковь Христова поощрила девство между христианами. Безбрачие в христианстве носит особый характер. Оно мыслится целомудренным и целенаправленным н смысле лучшей возможности угождения Богу и уподобления Ему.
На лествице иноческих обетов обет послушания стоит выше всех, и потому есть самая совершенная ступень в духовном звании. [10] Добродетель нестяжательности властвует над земными вещами, целомудрие над плотью, а послушание властвует над духом человека, совершенствуя его.
Послушание должно предпочитать подвижничеству, – учили святые отцы, – последнее научает высокомерию, а первое смиренномудрию». [11]
Преп. Феодор Студит говорит: «Мы сподобились вступить в настоящий подвиг высо<кого жительства в послушании и подъемлем мученичество иным образом: вместо отсечения членов мы отсекаем свою волю; вместо излияния крови извергаем греховные помыслы и пожелания; почему не суетною надеждою надеемся в будущем веке получить часть вместе со свв. мучениками».
Характер послушания состоит в смирении, и обучении этому высшему христианскому качеству.
«Послушание лучше жертвы и приятнее Богу, – говорит св. Григорий Великий, – ибо в послушании закаляется собственная воля».
Из всех жертв, какие только можно требовать от человека, жертва собственной волей и собственным разумением есть величайшая. [12]
Послушание, по словам отцов Церкви, равняется мученичеству и исповедничеству. [13]
Обет послушания первой целью ставит исполнение воли Божией. Человек и создан был для того, чтобы усвоить в жизни волю Творца своего и Бога. Преслушание в раю сладости привело человека к катастрофе падения.
Чтобы обучить людей истине послушания и тем спасти их от гибели, лежащей в своеволии, Сын Божий облекается в плоть человеческую и Своим собственным примером показывает необходимость исполнения послушания воле Божией как всесовершенной: «Снидох с небесе, да не творю волю Мою, во волю пославшего Меня Отца» (Ин. б, 38). Жизнь и деятельность последователей Христовых была одним послушанием Богу.
Послушание есть прямо выраженная смиренная любовь к Богу.
«Сие убо божественное послушание, насажденное от Самого Христа Бога во святых Его ученицах прейде во ее святый ангельский монашеский чин, в нем же мнози во святом послушании, яко солнце просияша и совершеннее Богу угодише, и весь монашеский чин на святом послушании основан есть». [14]
«Послушание есть тайна, которая открывается только Духом Святым, и вместе оно есть таинство и жизнь в Церкви». [15]
Нельзя думать, что в послушании стирается личная свобода инока. Послушание как раз не рабство и уничижение себя, но глубокое познание истины, вещей духовной жизни. На языке свв. отцов Церкви послушание – это особое «рабство», «рабство» во имя Господа, которое дает человеку свободу от бремени грехов и страстей [16] и приобщает благодатным дарам Святого Духа.
Послушника можно сравнить с орлом, который с высоты спокойно смотрит на отделяющее его от земли пространство, чувствуя свою безопасность, свое господство над высотой.
«Без послушания нет монашества. Монашество, прежде всего, есть чистота ума. Вне монашества возможны достижения великих дарований Божиих, вплоть до мученического совершенства, но чистота ума есть особый дар монашеству, неведомый на иных путях, и познает монах это состояние не иначе, как через подвиг послушания». [17]
Вот почему многие святые отцы послушание считают главной основой монашества, в которой заключены два других обета как некое естественное следствие.
Одно из главнейших препятствий к достижению того состояния, к которому зовет нас заповедь Христа, есть наша самость, эгоизм. Плотскому человеку трудно отказаться от своего «Я», своего достоинства, своего ложного «богатства души», чтобы усвоить разум послушания, которое вводит его в истинную свободу. [18] В этом смысле послушание есть лучший путь к победе над этим последствием первородного греха в нас, есть подлинная мудрость в проявлении христианского смирения.
«Чрез отсечение, отречение своей маленькой, «индивидуальной» воли, человек становится способным вместить и носить в себе действие Божественной воли, которое расширяет его бытие настолько полно, что он становится богоподобным». [19]
Монашеское послушание ни есть просто дисциплина общежития. Оно есть религиозный акт и, как таковой, должно быть свободным, иначе оно теряет свое религиозное значение.
Опытное слово свв. отцов нам изъясняет сущность послушания, которое состоит в том, чтобы не доверять себе.
«Всякое дело, всякое начинание должно твориться по благословению, чтобы актом этого благословения всему придать характер Божьего дела». [20]
Чрез благословение вся жизнь приобретает священный характер, и всякое дело только тогда становится подлинно вечным, когда совершено во имя Бога.
«Послушник осознает свою недостаточность для непосредственного познания воли Божией и потому приходит к духовному отцу, которому, как он верит, дано лучше познавать ее». [21]
Духовный отец становится «соучастником в божественном акте творения человека». [22]
Таким образом, монашеские обеты нестяжание, целомудрие и послушание прямым образом ведут человека к такой духовной деятельности, которая делает его истинным «творцом», исполнителем слова Божия (Иак. 1, 22). Обеты это не житейские опыты, не от человека они изошли, но от Церкви Христовой получили свое содержание и силу. Эти обеты отличали монахов от мирских, служили основой в духовной деятельности. По мысли митр. Филарета, сущность всех этих обетов есть обещание постоянной, всецелой «преданности себя Богу с таким расположением духа, по которому христианин всего себя, все, что ему принадлежит, все, что может с ним сретиться, предоставляет воле и Провидению Божию, так что сам остается только стражем своей души и тела, как стяжания Божия». [23]
С понятием внутреннего строя иночества естественно соприкасается внешняя его сторона.
Помимо главного своего занятия духовного делания, инок не забывал правила физического труда как условие его телесной крепости и духовной настроенности.
[1] Иером. Софроний. Цит. соч., стр. 20.
[2] Иером. Пимен. В защиту монашества. СПб., 1876, стр. 12.
[3] Еп. Никон. Нужды современного русского монашества. СПб., 1903, стр. 17.
[4] Иером. Софроний. Цит. соч., стр. 18.
[5] Иером. Софроний. Цит. соч., стр. 25.
[6] Правило 6 Двукратного Собора.
[7] Св. Иоанн Златоуст. Творения, т. VII, стр. 637.
[8] Преп. Феодор Студит и огласительные его поучения. См. жур. «Русский инок», 1915, № 3, стр. 691.
[9] Апостолькое правило 51; Правила Гангрского Собора 9 и 14.
[10] «О трех обетах монашеских». Изд. 5. М., 1913, стр. 57.
[11] «Достопамятные сказания о подвижничестве свв. отцов». М., 1845, стр. 326.
[12] Н. Елагин. Цит. соч., стр. 11.
[13] «Достопамятные сказания». СПб., 1871, стр. 332.
[14] «Житие и писания Паисия Величковского». Изд. 3, 1892, стр. 244.
[15] Иером. Софроний. Цит. соч., стр. 16.
[16] Иером. Ираклий. Удобнейший путь ко спасению в монашестве. Сергиев Посад, 1911, стр. 20.
[17] Иером. Софроний. Цит. соч., стр. 16.
[18] Там же, стр. 18.
[19] Там же, стр. 5.
[20] Там же, стр. 19.
[21] Там же.
[22] Там же, стр. 18.
[23] Филарет, митр. Московский. Слова и речи. Изд. II, часть 2. М., 1848. «Слово на Благовещение», стр. 48.
Отношение к труду
Аскетическому подвигу – молитве и воздержанию инока способствовал его физический труд, который был обязателен для древнего монаха-созерцателя. Работали насельники монастырей не для корыстного прибытка. На труд иноки смотрели как на величайшее и действительнейшее средство в деле нравственного воспитания себя и усовершенствования своей природы. Постоянный, напряженный труд спасал подвижника от вреда праздности, этой матери всех пороков, «главной болезни людей». [1]
В чудесном видении преп. Антонию было открыто ангелом, что духовному деланию способствует физический труд инока.
В Уставе Феодора Студита, и в первом Афонском Уставе 971 г. также говорится о необходимости физического труда для инока. [2]
В древних монастырях Востока иноков обучали не только духовным наукам жизни, но и прививали навыки к труду, к необходимым и полезным ремеслам и искусству.
Часто во время жатвы иноки нанимались у земледельцев жать хлеб. Руфин, например, прямо утверждает, что обычай наниматься на работу во время жатвы был распространен вообще между всеми египетскими иноками. [3]
Охватывая беглым взором это далекое прошлое, невольно поражаешься разнообразию трудов, какие несли древние иноки, и, самое главное, необыкновенным терпением в труде, укрепляющем их духовное состояние.
Они строили кельи, засевали поля, вили веревки, плели корзины, были портными, разводили сады, делали полотна, пряли лен, занимались гончарной работой, были медниками, кузнецами, плотниками, переписывали книги, шили сапоги, были кровельщиками, пергаментщиками. В женских монастырях насельницы питались исключительно почти только трудами рук своих.
«Да не будет у вас в пренебрежении ручной труд, но да будет у вас дело в руках», – Читаем в «Завещании» преп. Иоанна Рыльского, болгарского подвижника X века.
Преп. Феодосий Печерский ревностно трудился в своем монастыре. Основной заботой обители было умножение книг в ней. Инок Иларион день и ночь переписывал их в келье Преподобного, Никон переплетал их, а сам Феодосий плел веревки для переплета и сопровождал свою работу чтением Псалтири наизусть. [4]
Прекрасные мысли нравственного характера о труде развил преп. Нил Сорский. Ему принадлежит фраза: «Не делаяй да не яст!». Главным для человека он считал труд физический, посредством которого приобретается необходимое, но не лишнее.
Русская колонизация монастырей лучшим образом характеризует инока Церкви, показавшего неслыханные и невиданные труды, на которые вдохновляла его внутренняя настроенность.
В Соловецком монастыре труд иноков процветал особенно. Удивительным трудолюбием в создании этого монастыря отличался соловецкий игумен, а впоследствии святитель Московский Филипп. Процветаниям Соловецкая обитель многому обязана этому святому игумену. В ней были мастерские почти всех отраслей хозяйства.
Монастыри имели свои заводы – кирпичный, гончарный, свечной. У них были свои живописцы, финифтчики, ювелиры, резчики, механики, сыровары, коневоды, отличные садоводы, огородники, рыболовы, судостроители, корабельщики.
На выставке Северного края в Ярославле осенью 1903 года находилась витрина Соловецкого монастыря, останавливающая внимание посетителей овощами и семенами из соловецких огородов, выращенными на 65-м градусе Северной широты, несмотря на самые неблагоприятные условия, благодаря стойкому трудолюбию иноков [5].
Православные монастыри твердо держатся основ монашеского делания. И поныне в мужских и женских монастырях, наряду с богослужениями в храме, каждодневно иноки трудятся по долгу своей любви на пользу своего братства, возделывая поля, выполняя трудоемкие ремесла, участвуя в ремонтах и реставрациях храмов и святых икон. На сегодня иноки и инокини тесно соприкасаются с трудовыми коллективами и часто несут общественные обязанности.
Например, Рождественский (Свято-Михайловский) женский монастырь Одесской епархии, Пюхтицкий женский монастырь Эстонский, скит Рижского Свято-Троицкого монастыря и другие, не обинуясь, принимают участие в работах в близлежащих колхозах и совхозах, показывая при этом образцовое отношение к делу.
Несомненно, телесный труд инока создает гармонию в его духовном облике. Инок побуждает себя к большому и непрестанному труду как в физическом отношении, так и в духовном из цели совершенствования своей природы. В Священном Писании очень явственно выражена мысль о непрестанной деятельности человека. Ленивый и лукавый раб, зарывший данный ему талант, получил самое суровое осуждение в словах Господа Иисуса Христа (Мф. 25, 26). Слова Евангелия: «Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии и Аз упокою вы» (Мф. 11, 29) получили в иноческом пути жизни силу основной заповеди, как заповеди труда и подвига, которой только и возможно постичь жизнь в ее глубочайшей тайне и духовном богатстве.
[1] Архим. Евдоким. Иноки на службе ближним. «Богословский вестник», 1902, ноябрь-декабрь, стр. 620.
[2] Еп. Порфирий. История Афона, т. III, отд. 1, Киев, 1877, стр. 79.
[3] Жизнь пустынных отцов. М. Хитров. Сергиев Посад, 1898, глава 18.
[4] Архим. Евдоким. Иноки на службе ближним. стр. 620.
[5] Л. Н. Денисов. Православные монастыри Российской империи. М., 1908, стр. 17.
Духовное руководство в деле монашеском
Монашество ставит целью перед иноком распознать свой внутренний мир души, свои низменные стороны жизни и начать борьбу с самим собой, со своей греховной «самостью», как с самым опасным духовным врагом. [1]
В деле духовного совершенствования инока более, кажется, чем где-либо, должна быть постепенность, ровная и внимательная «неотдышная» борьба с грехом.
Но по немощи своей человек не может целиком и сразу предаться Богу. Он должен себя подчинить вначале воле человеческой, обвыкнуть в ней с тем, чтобы исполнить волю Божию.
Инок должен сперва обучаться деланию заповедей в обществе человеческом, где духовное делание сопряжено с деланием телесным, а потом уже, достигнув достаточного преуспеяния, заниматься исключительно и духовным деланием в отшельничестве или в безмолвии, если окажется способным к тому. [2]
Познания самого себя инок достигает лучшим образом только в том случае, если предает и выверяет свой внутренний мир души с опытным наставником. «В этой жизни всего труднее, – говорит св. Василий Великий, – знать и врачевать себя самого, потому что людям прирождено самолюбие, и каждый по пристрастию к самому себе извращает истинный суд. Но удобнее может познавать и врачевать нас другой, потому что судящего о других страсть самолюбия не затрудняет в истинном распознавании».
Св. Григорий Нисский говорит: «Жизнь иноческую не иначе кто может в совершенстве изучить, как под руководством кого-либо опытного в ней. Ибо не так прост этот образ жизни, чтобы по нужде можно было доверять собственному суждению».
«Главная черта, которой отличается деятельность древнего монашества, заключается в том, что монашествующие первых веков христианства были руководимы богодухновенными наставниками». [3]’
Великие иноки и подвижники христианства препп. Макарий Великий, Пахомий, Иларион, Евфимий, Савва начинали свой путь покорением себя отцу своему духовному, чрез это скоро преуспевали и возрастали «в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова» (Еф. 4, 13).
Даже при строгом отшельничестве иноков не исключалась живая связь монашеского общения и ценность в ней духовного опыта. «Они, – сравнивал св. Афанасий Великий, – как мудрые пчелы собирали себе духовный мед у других подвижников, слагая его в своей сердце, как в улей. И спрашивать других св. Антоний считал столь спасительным делом, что и потом сам учитель всех, он обращался с вопросами к какому-либо преуспевающему ученику своему». [4]
В деле нравственного совершенствования требуется от инока полное послушание старцу-духовнику как духовному руководителю и отцу. В противном случае оставление руководства может привести монаха к духовной погибели, несмотря на его великие подвиги.
«Полное и пожизненное повиновение духовному отцу было безусловной нормой, правилом без исключения. Оставить духовника считалось непростительным грехом». [5]
Опытные наставники в монастырях составляли основу духовного просвещения иноческой жизни. Отеческое окормление их было так обширно, что обнимало не только монастыри, но и житейский мир. Это были удивительные люди, опытные знатоки духовной жизни. Перед ними ученые даже очень ученые и известные люди в духовных вещах жизни оказывались на положении учеников, ищущих церковной мудрости для себя.
Пример послушания св. Иоанна Дамаскина своему старцу, перед которым он смирил свое прошлое, ученое звание, ярко показывает необходимость и ценность старческого окормления в созидании духовно-опытной жизни.
В общежительных монастырях иноки, кроме общего для них руководителя-игумена, имели частных духовников, так называемых старцев. Отличаясь наибольшей опытностью, старцы как духовные наставники принимали под свое руководство новоначальных иноков, «едва начинающих борение», давали им назидательные советы, как противостоять страстям. [6] Они были для них умом, совестью и сердцем.
Старец – это лицо, которому иноки, а за ними и усердные в деле спасения миряне, поручают руководство над собой, которому, по возможности, ежедневно открывают вс помыслы, все изгибы души, все намерения свои, без благословения которого не предпринимают ни одного важного шага. [7]
Деятельность старца в отношении ученика заключается в том, чтобы искоренить в нем страсти ко греху, насадить добродетели, особенно послушание, и обучить благодарному перенесению скорбей.
Будучи строгим, старец в то же время, подобно художнику, лелеющему свое произведение, заботился о красках души своего ученика. «Не посрами, – пишет преп. Нил Синайский своему ученику, – пред Богом седин у меня, молящегося о тебе день и ночь
Будь внимателен к самому себе, чадо, среди сетей ходишь ты, потому что силки скрыты врагом<».
Между духовником-старцем и иноком устанавливалась тесная связь – предание друг другу, когда духовный отец со тщанием следил за внутренним устроением монаха, а тот в свою очередь подчинял ему себя во всем, открывая душу и выполняя все его наставления. «Как железо кузнецу, предаю себя тебе, святейший отче, в повиновение», – говорит послушник Исидор своему старцу. [8]
Духовный руководитель следит за ростом инока, соразмеряет его подвиги с духовными силами, показывая при этом на деле свою веру и любовь ко спасению.
Св. Макарий Великий учился и подражал св. Антонию Великому, св. Иоанн Златоуст – апостолу Павлу и т. д.
«Руководство примером дел, – говорит св. Григорий Нисский, – гораздо действеннее, чем наставление словестности».
«Великий стыд для наставника, – говорит преп. Иоанн Лествичник, – молиться Богу о даровании послушнику того, чего он сам не стяжал».
Поэтому древние иноки, ища спасения, прежде всего искали живой пример духовного совершенствования среди подвизающихся, который служил бы опорой в их христианской деятельности, и Бог открывал им такой.
* * *
Богословская мысль в понятии монашества была бы недостаточной, если бы оно не имело исторического содержания как духовного опыта жизни.
[1] Добротолюбие, т. 2. Писания преп. Исихия, стр. 203.
[2] «Зосимова пустынь». М., 1913, стр. 5.
[3] Еп. Игнатий (Брянчанинов). Сочинения, т. 1, стр. 83.
[4] Добротолюбие, т. 1, стр. 124.
[5] Проф. С. Смирнов. Древнерусский духовник. М., 1913, с. 133.
[6] Преп. Нил Синайский. Творения, ч. 1, 1858, стр. 355.
[7] Е. Поселянин. Скит при Оптиной пустыни. Журнал «Душеполезное чтение», 1902, стр. 623.
[8] Преп. Иоанн. Лествица. Сл. 4, пар. 23, стр. 26.
Страница 1 - 7 из 7
Начало | Пред. | 1 | След. | Конец